Гент, это Брюгге без иллюзий. Если Брюгге сегодня - застывшая память о «золотом веке» Фландрии, этакий музей с драгоценными артефактами, монумент былому величию, то Гент и есть сама Фландрия. Гордая, упрямая, несгибаемая.
Когда-то давно оба города были на равных. Оба богатели на торговле сукном, строили соборы, сражались за права и свободы, вписывали своё имя в историю Европы. Но всё меняется. Осталось в веках величие и наступило смутное время. И если Брюгге бросил вёсла, поплыл по течению и, в итоге, мирно застыл в прошлом, Гент предпочёл бороться. Он не желал склонять голову и сдавать позиции. Он никогда не был удобным, никогда не смирялся.
Якоб ван Атревельде, трибун и лидер, не раз бросавший вызов графу Фландрии, - яркая и противоречивая фигура, символ народных духа и воли. На Пятничной площади, где сейчас высится поставленный ему памятник, в начале Столетней войны ван Атревельде призывал горожан вступить в союз с англичанами, давними торговыми партнёрами Гента, чтобы вместе сражаться против французской короны, считавшей Фландрию своей. На этом же месте, 26 января 1340 года, Эдуард III Английский был провозглашен королем Франции и, таким образом, признан новым сюзереном Фландрии. Со своей стороны, Эдуард III поклялся предоставить фламандским городам новые привилегии и военную защиту. Но обещания королей непрочны, как и народная любовь. Толпа, вознесшая ван Атревельде на вершину славы, его же и растерзала, когда её гнев обратился против него.
В 1537 году Карл V Габсбург, уроженец Гента, император Рима, заодно и король Испании, наложил на город дополнительные налоги на финансирование войны. И гентцы восстали. Не в первый и не в последний раз. В данном случае они проиграли. 25 главных зачинщиков сиятельный земляк отправил на эшафот, остальных же заставил продефилировать перед собой босиком в нижнем белье и с петлёй на шее. Кайзер лишил город почти всех привилегий и повелел снять с главной башни колокол Роланд - символ независимости Гента. Однако и на сём император не остановился. Он ввёл в Гент войска и сделал его гарнизонным городом. Так фактически закончилась независимость Гента. Хотя он по-прежнему оставался крупнейшим городом Нидерландов, следующим после Антверпена.
Через 30 лет, в годы борьбы против испанской короны, возникла даже Гентская республика, которой удалось взять под контроль большую часть Фландрии. Тем не менее, восстание потерпело крах, и с реставрацией власти Испании начался период настоящего упадка Гента.
Брюгге, возможно, склонил бы голову, но Гент лишь стиснул зубы и ждал своего часа. И час сей пробил. Возрождение пришло в конце XVIII - начале XIX веков. Гент стал первым городом на континенте, где развернулись процессы индустриализации и механизации (в основном в хлопчатобумажной промышленности). И во многом благодаря ещё одному знаменитому горожанину. Знакомьтесь, Ливен Баувэнс - бизнесмен, патриот и гений промышленного шпионажа. Континент полыхал в горниле наполеоновских войн, раз за разом с треском проваливались очередные антифранцузские коалиции, созданные Великобританией - тогдашним лидером технического прогресса. А деятельный Баувэнс между тем задался целью внедрить в Генте английскую технологию обработки хлопка. Для этого он контрабандой по частям за 32 рейса вывез из Англии прядильную машину - революционную для своего времени. Узнав об этом, англичане заочно приговорили Баувэнса к смертной казни, а император Наполеон позднее наградил орденом Почетного легиона. Разобравшись с конструкцией и принципом действия, Баувэнс наладил производство таких механизмов, чем способствовал бурному росту текстильной промышленности в Генте. Это в свою очередь привело к экономическому возрождению Гента, каковой вновь превратился в крупнейший город страны, чтобы оставаться им на сей раз до середины XIX века. Однако лично для Баувенса всё закончилось гораздо быстрее. И весьма печально. В 1814 году, под натиском войск Шестой коалиции, французы ушли, а «благодарные» земляки тут же разорили своего благодетеля. Вынужденный покинуть Гент, Баувенс через восемь лет умер в нищете в Париже.
Такова Фландрия. Фламандцы не покорные, не мягкие, не склоняющиеся перед чужой волей. Их гордость родилась в городах, подобных Генту, где в средневековых гильдиях предприимчивый и удачливый горожанин мог стать богаче дворянина и где торговцы спорили с могущественными феодалами. Что порой бывает очень накладно.
Совсем недалеко от Пятничной площади, в самом центре города, возвышается мрачная громада сосредоточения государевой власти, Графского замка, ставшего местом, где печально заканчивались судьбы тех, кто дерзал бросить ей вызов. Нечто вроде Бастилии или Тауэра. Замок с его высокими и крепкими стенами, с громадным донжоном, кажется исполинским стражем, внимательно присматривающим за непокорным городом.
Третьей вершиной своего рода треугольника на плане города служит собор святого Бавона, в котором находится знаменитый Гентский алтарь - творение братьев Хуберта и Яна ван Эйков. В ту пору всех, кому посчастливилось лицезреть алтарь, охватывала уверенность, будто им открылось нерукотворное чудо. Такое же ощущение вызывает он и теперь.
Сегодня Гент не сильно изменился. Он - не музей под открытым небом, как тот же Брюгге, он - город, который живёт. На набережных бывшего порта всё так же отражаются в воде силуэты домов гильдий, а рядом снуют и толпятся не только туристы, но и студенты с ноутбуками, велосипедисты, уличные музыканты. Звучат смех, не умолкают разговоры. Если Брюгге - память о величии Фландрии, Гент - её сердце, которое до сих пор бьётся.
